В. Дж. Томас
Пер. с англ. — Н. Ю. Чехонадская
Иллюстрация Яны Франк
В один прекрасный сентябрьский день (было это где-то в начале восемнадцатого века) один рыбак из Сент-Догмаэлса, которого звали Перегрином, грёб в своей лодке мимо Пен-Кеммеса. Он мимоходом глянул на скалы, и ему показалось, что в расщелине камня он увидел девушку. Перегрин был человек любопытный, и он твёрдо решил разглядеть получше, что же делает эта странная особа. Рыбак подплыл к берегу так тихо, как только мог, вышел из лодки и вскарабкался на такое место, откуда можно было посмотреть на расщелину так, чтобы его самого не было видно. Он увидел там очаровательную девушку – по крайней мере, выше пояса это была очаровательная девушка, но ниже пояса это была рыба с чешуёй и широким хвостом. Она расчесывала свои длинные волосы так внимательно и так старательно, что ей и в голову не пришло, что за ней подглядывают, а Перегрин долго смотрел на неё. Разные мысли всё это время крутились у него в голове – и, наконец, он надумал её похитить. Своё решение Перегрин осуществил тут же – он бросился на девушку, обхватил её и унёс в свою лодку. Там он прочно привязал её и повернул нос своей лодки в направлении Лландидоха (так по-валлийски называется Сент-Догмаэлс), налегая на вёсла изо всех сил. Когда русалка поняла, в каком положении оказалась – всё же она была женщина, по крайней мере, до пояса – она зарыдала, и начала молить Перегрина отпустить её. Перегрин, хотя и разговаривал с ней крайне любезно, не согласился на слёзные просьбы, но отвёз её домой и запер в комнате. Обращался он с ней весьма ласково, но она отказывалась от любого мяса и питья (отказалась она даже от самого лучшего валлийского супа-каула, хотя на нём и плавали сотни жирных глазок) и только и делала, что лила слёзы и умоляла Перегрина отпустить её. Один известный человек однажды сказал, что ему так же жалко плачущую женщину, как разутого гуся, но Перегрин этих слов никогда не слышал; а если бы и слышал, то на него бы это не подействовало: ведь душа у него была добрая, и видя, как у этой хорошенькой (полу-) девушки покраснели глазки, а носик раздулся от невысыхающего ручейка солёной воды, он просто места себе не находил. Ко всему прочему, поскольку она всё время отказывалась от еды, она похудела и осунулась. Ещё тревожнее ему стало, когда один его друг (этот парень знал слишком много, чтобы быть приятным собеседником!), рассказал ему, что случилось с одним человеком в Конвее, который поймал русалку: она-де просила позволить ей хотя бы свой хвостик засунуть в воду, но он ей не разрешил, и она умерла, а перед тем прокляла и того, кто её поймал, и место, где её держали. У того человека всё шло день ото дня хуже и хуже, и он погиб самым жалким образом; а люди в Конвее с тех пор так обеднели, что если какой-нибудь чужак принесёт в этот треугольный, как арфа, город соверен, то ему придётся посылать за реку в Ллансантфрайд за сдачей. Так что когда пленница, вся в слезах, наконец, сказала Перегрину:
— О Перегрин, если ты отпустишь меня, я три раза позову тебя, когда у тебя больше всего будет в этом нужда —
то он принял это предложение. Отнёс он её вниз на морское побережье, опустил в воду, и она тут же погрузилась в морские глубины.
Шли дни и недели, и Перегрин больше её не встречал. Но в один жаркий полдень он вышел рыбачить на своей лодке; тем же занялись и многие другие рыбаки. Море было тихое, и на небе не было почти ни облачка, так что ни у кого не было ни мысли об опасности. Внезапно из голубой, озарённой солнцем, воды явилась русалка, и громко прокричала:
— Перегрин, Перегрин, Перегрин! Бери свою сеть, бери свою сеть, бери свою сеть!
Перегрин немедленно послушался, как только мог скоро вытащил свою сеть и изо всех сил стал грести к дому. Со всех сторон слышались насмешки. К тому времени, как он добрался до Пулл Кама, страшный шторм пронёсся над морем: ветер так и ревел, и волны поднялись высотой с гору. Перегрин добрался до суши невредимым, но все другие рыбаки, числом восемнадцать, нашли себе могилу в море.